Он был голоден, измучен. Слепящая боль то и дело пронзала его снизу доверху: от сбитых в кровь копыт до кончиков загнутых щербатых рогов.
Колючий ветер трепал его шкуру, обнажал подшерсток, холодил кровь.
Ветви деревьев хлестали его — когда-то живые, покрытые сочными листьями, а теперь голые и мертвые.
День за днем зверь упрямо шел вперед, голод и страх подгоняли его. Он стремился найти пищу, хотел уйти подальше от двуногих хищников, метавших в него копья и стрелы.
Совсем рядом, в нескольких ярдах от зверя затаились странники. С замиранием сердца слушали они, как ломаются ветви и хрустят под копытами сухие листья.
Их тоже мучил голод.
В первые дни он терзал тупыми когтями, атакуя и отступая вновь, словно терпеливый хищник.
Но вскоре он перестал уходить, свил гнездо в каждом и стал неустанно грызть изнутри, причиняя боль, нагоняя тоскливый ужас.
Вскоре после этого одна из них умерла, и никто не мог сказать, что убило ее — голод, болезнь или страх.
Было ясно одно: если ничего не изменится, вслед за этой смертью последуют другие.
И странники шли вперед, чувствуя кожей ледяное дыхание зимы, оставляя позади разоренные войной земли.
Они разрывали прелую листву в поисках личинок, жевали траву и стружки молодой коры.
Насекомые не могли утолить их голод, а едкий травяной сок только усиливал боль в желудке.
Изможденные, почти потерявшие рассудок от страданий, они заставляли себя идти дальше.
Рано или поздно им должно было повезти.
И Небеса сжалились над ними. Когда странники добрели до края мглистой поляны, укрытой пологом ветвей, они услышали чудесные, желанные звуки: резкий треск сучьев и фырканье крупного зверя.
На какой-то миг они застыли в недоумении, не веря своему счастью. Казалось, что это наваждение — игра больного разума или бред, вызванный лихорадкой.
Потом Пиппит, когда-то задиристый, но давно растерявший свой пыл кейвитанский рыцарь, похлопал Халтома по ноге.
Халтом взглянул на него и быстро кивнул.
Старый жрец не знал, сохранились ли у них силы для боя. Но иного выхода не оставалось.
Поистине, это был дар Всеотца своим детям. Мясистая туша тура могла надолго обеспечить странников пищей, а из шкуры они могли сделать себе теплую одежду.
Собравшись с духом, Халтом, Пиппит и Гернос прянули из укрытия, достав оружие: нож, пращу и ржавый меч, найденный в чьем-то раздувшемся трупе.
Увидев их, ошеломленный тур замер.
Но тут же, фыркнув, склонил тяжелую голову, наставил на странников рога.
Каждый в этой битве был на пороге смерти, и каждый боролся за свою жизнь.
И вдруг — тишина. Израненный тур, дрожа, стоял посреди поляны, и у ног его лежали жрец, рыцарь и друид — растоптанные, бездыханные.
По шерсти тура стекали кровавые реки, и темные лужи собирались у его копыт. Издав протяжный стон, зверь сделал неверный шаг, но не удержался на ногах и рухнул наземь рядом с телами своих врагов.
И ни единой живой души, лишь кровь и мертвая плоть. Богатое угощение для хищных птиц и безглазых червей.
Но не успели стервятники слететься к нему, как из тени деревьев на поляну вышли двое.
Один из них, стройный полуэльф-ассасин, застыл и поднял руку, останавливая спутника.
Нахмурившись, он стал вглядываться в сумрак, силясь заметить опасность.
В воздухе пахло смертью: боевыми заклятиями и подсыхающей кровью.
Убедившись, что ничто на поляне не представляет угрозы, ассасин вытянул из-за голенища сапога нож с зазубренным клинком.
Оглянувшись на стоящего позади минотавра, он бросил: «Приведи вьючных вепрей, а я пока поработаю».
Подойдя к одному из распластанных на земле тел, полуэльф срезал с него остатки одежды и принялся за разделку.
Минотавр рыкнул ему что-то злое и невнятное.
Тогда ассасин поднялся. Утерев с лица брызги крови, он грозно поглядел на товарища и сказал ему: «Ни слова остальным. Мясо есть мясо, и уже неважно, чье оно. Близится зима, и главное для нас — выжить».
