Сквозь сплетенье стволов, через сумрак звенящий
Керн-охотник дорогу прокладывал в чаще.
И отчаянный взгляд проницал насквозь тьму:
Где олень, что дарует свободу ему?
«Человеком, не керном, ты станешь в тот день, когда будет убит тобой Белый Олень».
В беспокойном пути он устал, занемог.
Тяжко грудью вздохнув, опустился на мох.
Веки смежились сами и, гордость поправ,
Керн улегся щекой на перину из трав.
Колыбельные пел ему сумрачный лес; птичьи трели, как стрелы, летели с небес.
И явилось видение керну во сне:
Вождь оленей, что бел, как декабрьский снег.
Встал охотник с земли, опасаясь дышать,
И струной тетивы вдруг запела душа.
Страх отринув, он свежих исполнился сил и оленя тяжелой стрелой поразил.
Но пропал вдруг олень и развеялся сон,
Перед керном недвижно стоит Д’Орион.
Тяжесть слов его гневных — как стали удар:
«Проклянешь ты тот день, когда предал мой дар!»
Жутко лес зашумел грозовой своей сенью и, ярясь, руки к небу воздел Бог Оленей.
Керн не смеет бежать и не может вздохнуть,
Ужас гибельный цепью сковал его грудь.
Боль пронзила все члены, и в смертной печали
Он на руки глядит, что копытами стали.
С белой шерстью вступил он на путь жизни новой: стал оленем охотник оленеголовый!
Грусть в глазах Д’Ориона и смех на устах:
«Ты нашел свою цель, так смири же свой страх!
Оглянись на себя и узри свою тень!
Получи то, чем бредил. Ты — Белый Олень!
И не будет покоя тебе на века, пока гибель не примешь от снасти стрелка!»
Знай же, странник, дорогой идя через лес:
Нет спасения смертным от гнева Небес.
Помнит травник, снимая коросту сосны,
Помнит ловчий, преследуя тварей лесных:
Кто преступит богов нерушимый закон, того сделает дичью своей Д’Орион.
